• 

• 

• 

• 

• 

• 

• 

• 

• 

• 

• 

• 

Солдатские вдовы — вечная боль России…

Александр Твардовский называл  Смоленщину «вдовьим краем», но думается, что «вдовьим» краем в послевоенные годы стала вся Россия.

 Пусть простят нас все, чьи имена история стерла из памяти живущих.  Эта страница посвящена  солдатским вдовам нашего края. 

Никакими мерками не измерить горе женщин, чьи мужья пали на поле боя, умерли в госпиталях, погибли в немецком плену.   Похоронки приходили одна за другой. Когда по улице шел почтальон – наступала тишина… Фронтовые треугольники как лучики светлых воспоминаний, как тоненькие ниточки любви, как спутники надежд   —  с каким нетерпением ждали их дома! Эти письма хранили, берегли и перечитывали друг другу в свободную минутку.  

А вот что сказано на сей счет в официальном документе — Советской Военной Энциклопедии, т. 6, стр. 572: «П. б. в. — лицо, безвестное отсутствие которого удостоверено в установленном порядке. В СССР такой порядок в отношении всех граждан установлен действующим законодательством. Факт, и дата П. б. в. военнослужащего в военное и мирное время определяется решением соответствующей инстанции после расследования причин его безвестного отсутствия и получения подтверждающих документов…»

 … Но была вдовья доля еще горше той, что постигла тех, кому пришло извещение: «пал смертью храбрых». Это — когда сказано: «пропал без вести». Издревле такая констатация означала, что в данном случае боец не вернулся из боя и что не оказалось его ни среди убитых, ни среди раненых. Вы что-нибудь поняли? И не пытайтесь, ибо всё и сформулировано так, чтобы вместо здравого смысла строки эдакие сгустились в сплошной туман.

Возможностей пропасть без вести в передрягах Большой войны было не меньше, чем просто погибнуть: засыпало в окопе взрывом снаряда, утонул в сумятице боя в реке при форсировании ее, засосало в болоте, оказался в таком виде, что и опознать-то было нельзя… А бюрократическая машина клеймо на пропавшего уже поставила: не то погиб, хотя никто подтвердить этого не может, не то попал в плен — раненым ли, контуженным, не то сам сдался или попросту перебежал к врагу. У руководителей «особых служб» был целый набор такого рода «подозрительных формулировок». Вот и живи с ними вдова наша «соломенная» — не то еще замужняя, не то… И ото всех тут натерпишься — от «собесов», которые не будут платить пособий, от недобрых соседок. Забредет к такой твоя курица в огород, а она уже не упустит возможности съязвить: «Мой-то сокол вернулся при орденах-медалях, а твой еще неизвестно где!» Все это было крайне обидно, горько, несправедливо. А он, может быть, еще больший герой, чем уцелевший соседский.

ема эта поистине неподъемная, потому что нет меры, которой можно было бы измерить непреходящую боль тех, кто получил то самое извещение: «пал смертью храбрых». До сих пор памятно, с какими надеждами и отчаянием встречали люди идущую в дом почтальоншу и с каким страхом вручала она эти проклятые «похоронки». И до сих пор живут-доживают свой век те, кто дрожащими руками принял тогдашние казенные фронтовые конвертики. Им выпали испытания, которых хватило бы на несколько человеческих жизней.

Эти строки — не исследование данной, до сих пор источающей кровь и боль темы, а просто размышление вслух, попытка поделиться мыслями, которые роятся и никак не дают мне покоя.

Наша история и статистика Великой Отечественной, кажется, вообще не задавались вопросом: а сколько же вдов оставила народу «в наследие» страшная и священная эта война? Известно, что потери одних только Вооруженных Сил составили округленно двенадцать с половиной миллионов человек. Это павшие сыновья и дочери, братья и сестры… А сколько из них мужей, оставивших жен вдовами, а детей сиротами, пожалуй, никто до сих пор не знает.

Вот одна из типичнейших историй такого вдовства.

Кузнецовы — это был старинный курский крестьянский род. Еще в столыпинские времена поднялись они всей деревней, чтобы искать лучшую долю на свободных уральско-казахстанских землях. Да только не успели окрепнуть: то Русско-германская, то революция вместе с Гражданской, а потом с еще бедным колхозом в селе Чермашнянка так и вкатились в Великую Отечественную. Леонида Кузнецова призвали сразу же, а вскоре его жена Анна Петровна прочитала горькие слова «похоронки». А на руках — четверо детей, мал мала меньше. Старшему Сашке всего девять, Валя и Нина почти погодки, а Гале всего два годика. Вот и живи-поживай в небольшой хатенке с земляным полом, с работой в колхозе с утра до глубокой ночи («Всё для фронта! Всё для Победы!»), с жалкими заработками «на трудодни». А ребятню надо было накормить, одеть-обуть. Оставалась было после мужа коровенка, но разве сможешь ее продержать — и кормить надо, и сена на зиму не напасешься. И хотя была еще на руках у Анны Петровны ее старая больная мать Устина Гавриловна, вся малышня сплотилась в дружную семейную ватагу — собирали при селе лебеду-крапиву, в степи грибы-ягоды, а в соседней речушке ловили какую-то мелкоту, порой и головастиками не брезговали. Особая статья была — охота на сусликов, не как на вредителей полей, а для прокорма. «Бывало, нажарю их, — рассказывала хозяйка, — с ходу наедимся, а потом все маемся: больно уж тяжелый привкус от них появлялся, прямо с души воротило».

«Скорбящая псковитянка» — символ горя России.

В ноябре малышня отправлялась из-под снега «собирать колоски». Занятие это по закону сурово наказывалось — «расхищение колхозной собственности»: можно было схлопотать и пять лет, и десять. Правда, ребятне это сходило, только все равно идти на сборы было, как на боевую операцию. С затаиваниями, с переползанием по-пластунски.

Трудно было с обувкой, но научились из автомобильной резины шить нечто вроде бахил, наловчились и лапти, вернее, чуни, плести из старых веревок. И смех и грех был, когда Сашка ходил в отцовских латанных и перелатанных валенках. Ногами в них до подошвы почти не доставал и страшно от этого мучился, но терпел.

При всем при том с соседями Косолаповыми, Турченковыми, Щербаковыми домочадцы Кузнецовых жили в большой дружбе, по законам взаимоподдержки, хотя были эти семейства такой же вдовьей нищетой, как и они сами. Но подобное только сейчас поражает — тогда все это было естественно, может, поэтому и выживали. И что вы думаете? Подняла-таки Анна Петровна всю свою ватагу. Выросли все дети честными, порядочными, любящими друг друга, готовыми всегда поспешать на помощь. Недаром ведь говорят в народе, что «вдовой да сиротой — хоть волком вой» или «лучше погореть, чем овдоветь». Но выстояли! Может быть, потому, что всем семейством просили поддержки у иконы Богоматери в святом углу и потому, что сами «не плошать» старались…

Разными путями приходили в дом «похоронки» с войны. По-разному приходила там к людям и смерть. Один попадал с фронта в госпиталь, а оттуда снова на фронт, пока не погибал от очередного ранения. Другой, пройдя все передовые без единой царапины, пал уже при «последнем штурме», на ступенях рейхстага. А третий даже не успел доехать до фронта — угодил его эшелон под бомбежку, и стал солдат навеки «участником Великой Отечественной», хотя войны так и не успел увидеть. А у оставшихся в живых поселилось в душах непреходящее чувство вины перед погибшими. Пронзительней, больней, чем Твардовский, об этом еще никто не сказал:

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие

Не пришли с войны,

В том, что они –

Кто старше, кто моложе –

Остались там,

И не о том же речь,

Что я их мог,

Но не сумел сберечь.

Речь не о том,

Но всё же, всё же, всё же…

И понять рассудком все это можно. Вот он вернулся с войны — живой-здоровый, при орденах-медалях, а у соседки после «похоронки» глаза не просыхают. Куда тут спрячешь, отведешь свой взгляд?

… Но была вдовья доля еще горше той, что постигла тех, кому пришло извещение: «пал смертью храбрых». Это — когда сказано: «пропал без вести». Издревле такая констатация означала, что в данном случае боец не вернулся из боя и что не оказалось его ни среди убитых, ни среди раненых. А вот что сказано на сей счет в официальном документе — Советской Военной Энциклопедии, т. 6, стр. 572: «П. б. в. — лицо, безвестное отсутствие которого удостоверено в установленном порядке. В СССР такой порядок в отношении всех граждан установлен действующим законодательством. Факт, и дата П. б. в. военнослужащего в военное и мирное время определяется решением соответствующей инстанции после расследования причин его безвестного отсутствия и получения подтверждающих документов…» Вы что-нибудь поняли? И не пытайтесь, ибо всё и сформулировано так, чтобы вместо здравого смысла строки эдакие сгустились в сплошной туман.

Возможностей пропасть без вести в передрягах Большой войны было не меньше, чем просто погибнуть: засыпало в окопе взрывом снаряда, утонул в сумятице боя в реке при форсировании ее, засосало в болоте, оказался в таком виде, что и опознать-то было нельзя… А бюрократическая машина клеймо на пропавшего уже поставила: не то погиб, хотя никто подтвердить этого не может, не то попал в плен — раненым ли, контуженным, не то сам сдался или попросту перебежал к врагу. У руководителей «особых служб» был целый набор такого рода «подозрительных формулировок». Вот и живи с ними вдова наша «соломенная» — не то еще замужняя, не то… И ото всех тут натерпишься — от «собесов», которые не будут платить пособий, от недобрых соседок. Забредет к такой твоя курица в огород, а она уже не упустит возможности съязвить: «Мой-то сокол вернулся при орденах-медалях, а твой еще неизвестно где!» Все это было крайне обидно, горько, несправедливо. А он, может быть, еще больший герой, чем уцелевший соседский.

Мы, смоленские мальчишки, в сентябре 1943 года в верховьях Днепра наткнулись на одну такую группу «пропавших». Семь человек, еще в форме 1941-го — они лежали, заняв круговую оборону. Заржавленное, без единого патрона оружие, истлевшие шинели… Очевидно, это была нарвавшаяся на немцев и геройски погибшая наша разведка. Тогда здесь было минное поле, и «фрицы» так и не решились подойти к ним, павшим в том неравном бою. Ребята постарше пытались отыскать при них какие-нибудь документы, но их не было. И неудивительно: за линию фронта, в тыл врага, наших посылали лишь безымянными. Так и остались они навек «пропавшими без вести». Кому не памятны леденящие душу кадры кинохроники: изможденные женщины, впрягшись в плуг, пашут колхозное поле… А вот за бороной, подстегивая прутиком исхудавшую лошаденку, вышагивает по пашне босоногий малыш… Может, это и были вдовы и сироты таких вот «без вести пропавших» героев?

Нет, никогда не зарубцеваться ранам наших вдов и сирот. Вот что написала в газету «Русь Державная» директор «Народного музея боевой и трудовой славы ОАО «Акрон» Великого Новгорода Вера Ивановна Мишина, ставшая поистине душой замечательного патриотического движения «Сокол», члены которого уже почти 40 лет ищут, а порой и возвращают из небытия имена наших незахороненных «без вести пропавших» солдат: «Это наша общая боль, общая незаживающая рана. До сих пор не высыхают слезы у вдов, которые так и не смогли поклониться праху своих не пришедших с войны мужей»…

Подчас в «пропавшие без вести» усердием военных чиновников зачислялись тысячи и сотни тысяч безымянных героев. Таковыми были все попавшие в 41-м в подмосковное «Вяземское окружение». Отчаянно сражаясь под командованием отважного генерала М. Ф. Лукина, они в течение двух недель сковывали нацеленные на нашу столицу 28 гитлеровских дивизий, фактически спасли Москву. На местах тех боев вездесущая ребятня наша не находила потом ни боеприпасов, ни исправного оружия. А остатки окруженцев, измученные, еще в летнем обмундировании бойцы наши — многие в одних рубашках и босиком! — в снежном октябрьском месиве брели мимо моего дома по Старой Смоленской дороге в немецкий плен. А что — они все должны были приберечь «последний патрон для себя», превратиться в армию самоубийц?

«Вдовий вопрос» применительно к «пропавшим без вести», в основном, разумеется, военнопленным, прошел у нас свою бюрократическую эволюцию. При Сталине плен как явление войны вообще не признавался: «У нас нет пленных, а есть изменники Родины!» В постсталинское время в новых воинских уставах возможность такового была уже упомянута, но с эдакой лукавенькой оговоркой: если попал в него боец «по ранению или в бессознательном состоянии». Можно подумать, что противник только и ждет с носилками и в белых халатах, чтобы принять в свои госпитали наших раненых-контуженных. Да немцы таковых просто пристреливали!

Только в наши дни, совсем недавно, в верхах заговорили о законе, который необходим для реабилитации воинов, вынужденно оказавшихся в плену, — с выплатой им денежного содержания за все время пребывания в нем, с безусловным обеспечением всех причитающихся льгот для семьи. Кстати говоря, в царской армии все так и было — когда в Русско-германскую из кайзеровского плена удалось бежать генерал-лейтенанту Л. Г. Корнилову и поручику М. Н. Тухачевскому, Отечество встретило их как героев — со всеми вытекающими отсюда официальными признаниями их отваги и мужества, с начислением положенного жалованья, вручением наград.

К сегодняшнему дню такой Закон уже принят. Но и он опять-таки не без «странностей». Судите сами. Из поправки в п. 8 Федерального закона № 76-ФЗ «О статусе военнослужащих»: «За военнослужащими, захваченными в плен…, сохраняется статус военнослужащих… За указанными военнослужащими сохраняются денежное довольствие, материальное и иные виды обеспечения, которые выплачиваются (выдаются) супругам или другим членам семей военнослужащих, проживающим совместно с ними,.. до полного выяснения обстоятельств захвата в плен…» Здесь опять загадка: что значит «выплачиваются до полного выяснения»? А что будет после такового? Словом, чудны дела твои, чиновничий бюрократизм.

А тем временем вдовы России — много ль их осталось в живых? — особенно из тех, что получили не «похоронки», а извещения о пропаже их мужей «без вести», все еще ждут их, надеясь на чудо. И чудеса порою случаются — это когда подвижники-поисковики наши, обнаружив останки непогребенных солдат Великой Отечественной, находят при них «смертные медальоны» с адресами родных, надписи на ложках, котелках, портсигарах, которые помогают установить личность погибшего, вернуть его из одиозного разряда «пропавших» в героический сонм воинов, павших в боях за Родину. Но всех уже никогда не вернуть из безвестности.

Так склоним же головы перед их памятью. Перед всеми вдовами нашей великой и многострадальной России.

«Наши мамы всегда будут молоды,

потому что они нас спасли –

 от бомбежек, болезней и голода,  

на руках до Победы несли.

О войне уже многое сказано,

но еще не подыскано слов

-как мы матушкам нашим обязаны

за служение их и любовь.

Вот и внучки уже подрастают,

и чем старше они, чем взрослей

,все отчетливей в них проступают

дорогие черты матерей.

Преклонив в День Победа колени

перед подвигом наших отцов,

вспомним мы с благодарным волнением

имена всех солдаток и вдов.»